Цель моего эссе… попытка понять нашу современность. Некоторые, вероятно, считают, что эпоха, за полстолетия обездолившая, поработившая или уничтожившая семьдесят миллионов человек, должна быть, прежде всего, осуждена, и только осуждена. Но надо еще и понять суть ее вины. В былые наивные времена, когда тиран ради вящей славы сметал с лица земли целые города, когда прикованный к победной колеснице невольник брел по чужим праздничным улицам, когда пленника бросали на съедение хищникам, чтобы потешить толпу, тогда перед фактом столь простодушных злодейств совесть могла оставаться спокойной, а мысль ясной. Но рабские лагеря, осененные знаменем свободы, массовые уничтожения людей, оправдываемые любовью к человеку или тягой к сверхчеловеческому, — такие явления в определенном смысле просто обезоруживают моральный суд. В новые времена, когда злой умысел рядится в одеяния невинности, по странному извращению, характерному для нашей эпохи, именно невинность вынуждена оправдываться.
Альбер Камю. Бунтующий человек.
Предисловие
«Фабрика безумия» была написана в 1960-х годах, впервые опубликована в 1970 году и, как заметно по оглавлению книги, принадлежит прошлому. Вместе с тем она актуальна, как никогда раньше.
Tempora mutantur, et nos mutamur in illis: времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. В 1970-м гомосексуализм представлял собой болезнь, настолько угрожающую общественному благу, что Службе иммиграции и натурализации США вменялось в обязанность не допускать въезда гомосексуалистов на территорию страны; а если они въезжали, утаив от властей информацию о своей ориентации, их следовало выслать. Сегодня гомосексуальность — образ жизни, признаваемый нормой; неприязненное отношение к гомосексуализму рассматривается как душевная болезнь под названием «гомофобия», а дискриминация в отношении зарубежных гомосексуалистов на родине дает им право получить убежище в Соединенных Штатах[1].
Не будем, однако, спешно поздравлять себя с этими переменами как с признаком скорого торжества нравственного и научного прогресса (что не мешает считать отказ от узаконенной дискриминации гомосексуалистов решением более благородным, нежели продолжение дискриминации).
Plus да change, plus cest la тете chose: чем больше перемен, тем больше все остается по-прежнему. В течение более чем тридцати последних лет мы заменили политикомедицинское преследование практикующих незаконный секс («извращенцы» и «психопаты») еще более свирепым медико-политическим преследованием потребителей нелегальных препаратов («зависимые» и «злоупотребляющие лекарственными препаратами»). В ходе вошедших у нас в моду культурных войн мы наделили женщин и сексуальные меньшинства моральным превосходством «жертв», одновременно низведя курильщиков и других людей, чей образ жизни спешно был объявлен порочным, до нравственного ничтожества «употребляющих во зло себе» (когда-то в прошлом эту нишу занимали мастурбаторы).
Одну из главных мыслей, которую я отстаивал в этой книге, — а именно что мы систематически обманываем себя, принимая частую перемену моды на козлов отпущения за научный и нравственный прогресс, — подтверждает и современная политика и психиатрия.
Частые пересмотры издаваемого Американской психиатрической ассоциацией «Руководства по диагностике и статистике душевных расстройств» повсеместно и некритично принимаются гражданами за признаки быстрого роста «базы научных сведений» о природе и лечении душевных болезней. Между тем, хотя господствующая идеология психического здоровья превозносит людей, официально признанных «жертвами» болезней, она еще более успешно, чем прежде, скрывает судьбы тех, кто действительно становится жертвой наших же собственных законов о наркотиках и психическом здоровье.
До 1990 года тем иностранцам, которые открыто заявляли о своей гомосексуальности, иммиграционные законы запрещали въезжать на территорию США. В 1990 году при пересмотре закона это ограничение было снято, а в 1994-м «генеральный прокурор Джанет Рино, в чьи функции входит инспекция работы Службы иммиграции и натурализации, вынесла решение о том, что практика гомосексуальности может, при определенных обстоятельствах, предоставить положительные основания для предоставления убежища»[2]. Это решение опирается на положение Акта об иммиграции и национальности, которое предлагает защиту иностранцам, имеющим «обоснованные опасения за свою безопасность вследствие своей расы, национальности, религии, принадлежности к определенной общественной группе или из-за своих политических взглядов». Как отмечает исполнительный директор Центра иммиграционных исследований Марк Крикорян, согласно этой широкой, расплывчатой формулировке, — «все женщины проходят по крайней мере по одной из пяти категорий, определенных законом для того, чтобы просьба о предоставлении убежища была удовлетворена, а именно по принадлежности к „определенной общественной группе”»[3]. Поскольку гомосексуалисты составляют «определенную общественную группу», подверженную преследованиям (за рубежом), они подпадают под особую защиту со стороны Службы иммиграции и натурализации. Такая гуманистическая научная защита иностранцев успешно маскирует преследование американцев, которые тоже являются членами «определенных общественных групп», таких как шизофреники и другие пациенты, подлежащие принудительному психиатрическому вмешательству, а также наркоманы и те, кто выращивает марихуану (не говоря уже о продавцах кокаина и героина)[4].
Впервые я использовал термин терапевтическое государство в 1963 году, но наиболее полно суть этого явления и то, как оно работает, я описал именно в «Фабрике безумия». С того времени мне нечего добавить к сказанному. Однако я хотел бы вновь подтвердить и обосновать свое неприятие альянса между государством и медициной нижеследующим описанием точки зрения Джефферсона на слияние церкви и государства:
Критическое отношение Джефферсона распространялось не на этическое учение религии, которое он признавал, но лишь на ее политические пристрастия и аспекты, которые он отвергал. Религия служила препятствием для свободного общества, когда она исполняла роль или инструмента в руках государства, как в случае лютеранства в Пруссии, или когда она использовала государство для своих кровожадных целей, как это было в случае Испании времен инквизиции. Имелось достаточно исторических свидетельств в пользу того, что партнерство государства и церкви всегда приводило, а значит, волей-неволей и в будущем приведет к тирании и притеснениям. «В каждой стране и в каждую эпоху, — говорил Джефферсон, — священник был врагом свободы. Он всегда в союзе с деспотом, оправдывая его злоупотребления в обмен на защиту им своих собственных[5].
На протяжении тысячелетий народы принимали теологическую тиранию потому, что священники обещали им защиту от непрекращающихся ужасов вечной жизни в загробном мире.
Сегодня люди соглашаются на терапевтическую тиранию потому, что доктор обещает им защиту от невообразимых ужасов все более долгой жизни здесь на Земле. И все же мне кажется, что только глупец или мошенник не заметит: то, что Джефферсон говорил о союзе священника с государством, в равной мере применимо и к союзу врача с государством, в особенности если этот врач — психиатр, и что сейчас мы живем в Терапевтическом государстве, чье неустанное вторжение в нашу частную жизнь, чью угрозу нашей свободе и ответственности мы упорно скрываем от самих себя, заслоняясь диагнозом, профилактикой и лечением «заболевания». Предвидя будущее, Джефферсон предупреждал: «Давайте осознаем, что, запретив в своей стране религиозную нетерпимость, от которой человечество страдало столь долго и из-за которой было пролито столько крови, мы достигнем немногого, если будем поощрять политическую нетерпимость, столь же бездумную и деспотичную и способную принести столь же кровавые и горькие плоды»[6].
Томас С. Сас
Сиракузы, штат Нью-Йорк
Сентябрь 1996 года