Карл Густав Юнг. Тэвистокские лекции.

ДИСКУССИЯ ПЯТAЯ

Вопрос:

Могу ли я задать профессору Юнгу элементарнейший вопрос: не даст ли он нам определение невроза?

Профессор Юнг:

Невроз — это диссоциация личности, вызванная существованием комплексов. В самом по себе наличии комплексов нет ничего ненормального; но если комплексы несовместимы, тогда та часть личности, которая наиболее оппозиционна ее сознательной части, «откалывается». Если расщепление достигает органических структур, такая диссоциация является психозом — на это указывает сам термин. Тогда каждый комплекс живет своей собственной жизнью и личность уже не в силах связать их воедино.

Если отколовшиеся комплексы бессознательны, то для них возможны лишь косвенные средства выражения, такие как невротические симптомы. И вот вместо того, чтобы страдать от психологического конфликта, страдают от невроза. Любая несовместимость характеров может вызвать диссоциацию, и, например, слишком сильный разрыв между мыслительной функцией и функцией чувства — это уже в определенной степени невроз. Когда у вас по какому-то частному вопросу нет согласия с самим собой, вы близки к невротическому состоянию. Идея психической диссоциации — наиболее общее и взвешенное определение невроза, которое я могу дать. Естественно, она не охватывает всю симптоматику и феноменологию невроза; она является лишь наиболее общей психологической формулировкой, которую я способен дать.

Доктор Хелтон Г.Байнес:

Вы сказали, что трансфер не имеет практической ценности для анализа. Возможно, следует определить его телеологическое значение?

Профессор Юнг:

Много об этом не скажешь, но телеологическое значение трансфера становится очевидным уже из анализа его архетипических содержаний. Каково его назначение, видно и из того, что я говорил о трансфере как о функции, компенсирующей отсутствие взаимопонимания между аналитиком и пациентом, — по крайней мере, если считать, что для человеческих существ нормально, когда они en rapport друг с другом. Естественно, я допускаю, что с точки зрения философа-интроверта люди скорее разобщены друг с другом. Например, Шопенгауэр говорит, что у людей настолько силен эгоцентризм, что человек способен убить своего брата ради того, чтобы намазать свои сапоги его жиром.

Доктор Генри В.Дикс:

Профессор Юнг, мне кажется, мы можем считать, что вы рассматриваете вспышку невроза как попытку самолечения, как попытку компенсации посредством выявления подчиненной функции?

Профессор Юнг:

Безусловно.

Доктор Дикc:

Я понимаю, далее, что вспышка невротического заболевания с точки зрения человеческого развития является чем-то благоприятным?

Профессор Юнг:

Это так, и я рад, что вы поднимаете этот вопрос. Действительно, такова моя точка зрения. Я не слишком пессимистичен в отношении невроза. Во многих случаях нам следует сказать: «Слава богу, он смог компенсироваться, став невротиком». Невроз — это действительно попытка самолечения. Мы больше не можем понимать заболевание как ens per se, как нечто обособленное, хотя не так давно мы верили, что все обстоит именно так. Современная медицина — например, гастроэнтерология — понимает заболевание как систему, состоящую из вредоносных и целебных факторов. Точно так же и с неврозом. Это попытка саморегулирующейся психической системы восстановить баланс, это ничем не отличается от функции снов, только куда сильнее и действеннее.

Доктор Джеймс А.Хэдфилд:

Не даст ли нам профессор Юнг краткий обзор техники активного воображения?

Профессор Юнг:

Об этом предмете я и сам собирался вам рассказать в связи с анализом толедского сна, поэтому я очень рад, что вы подняли этот вопрос. Вы понимаете, что я буду не в состоянии представить вам эмпирический материал, но зато мне, может быть, удастся дать вам представление о методе. Я уверен, что лучше всего будет рассказать вам о случае, в ходе которого было очень трудно обучить пациента этому методу.

Я лечил молодого артиста, у которого были величайшие трудности с пониманием того, что я подразумеваю под активным воображением. Он испробовал все, но понять ничего не мог. Его проблема заключалась в том, что он не умел думать. Музыканты, художники и артисты часто вообще не умеют думать, ибо они никогда не используют свой мозг целенаправленно. У этого человека мозг тоже всегда работал сам по себе, продуцируя свои художественные образы, сам художник не мог управлять этим процессом психологически, и поэтому не мог ничего понять. Я предоставил ему множество попыток, он перепробовал всевозможные уловки. Всего, что он предпринимал, не перескажешь, я расскажу лишь о том, как он в конце концов сумел использовать свое воображение психологически.

Я жил в пригороде, и для того, чтобы добраться до меня, ему приходилось пользоваться поездом. Поезд шел от маленькой станции, на стене которой висел плакат. Каждый раз, ожидая своего поезда, он разглядывал этот плакат. Это была реклама Мюррена (Мurren), расположенного в Бернских Альпах, — красочная картинка: водопад, зеленый луг и коровы на склонах холма посреди луга. Он сидел, уставившись в эту картинку, и думал о том, как разобраться с тем, что я подразумеваю под активным воображением. И вот в один из дней ему пришло в голову: «Наверное, я мог бы начать с фантазии по поводу этого плаката. Я, например, мог бы вообразить самого себя на этой картинке, как будто это реальный пейзаж, и я могу даже взобраться по склону, где пасутся коровы, на вершину холма и увидеть, что находится там, за холмом».

С этой целью, придя однажды на станцию, он вообразил себя на этой картинке. Он видел луг, дорогу, взбирался на гору среди коров и, достигнув самой вершины, смотрел вниз; там тоже был луг, был спуск с горы, а у ее подножия — изгородь с перекинутой через нее лесенкой. Он спустился вниз, перелез через изгородь, за которой начиналась тропинка, обегавшая овраг и валуны; обойдя один валун, он увидел небольшую часовню со слегка приоткрытой дверью. «Я хотел бы туда зайти», — подумал он, толкнул дверь и вошел; там, на алтаре, украшенном прелестными цветами, стояла деревянная фигура Богоматери. Он поднял глаза на ее лицо, и в этот самый момент кто-то с острыми ушами скрылся за алтарем. Он подумал: «Да, все это чушь», — и вся фантазия мгновенно исчезла.

Он вернулся домой и сказал себе: «Я так и не понял, что такое активное воображение». А затем его внезапно осенила мысль: «Да, но, может быть, все это действительно было; может быть, там, за фигурой Богоматери действительно был кто-то с острыми ушами и в мгновение ока исчез». Поэтому он решил: «Я попытаюсь все это проделать в качестве теста», — и вообразил, что снова находится на станции, рассматривает плакат и фантазирует о том, как он взбирается на гору. Добравшись до вершины, он удивился тому, что открывалось его взору на другой стороне. Там была изгородь с лесенкой и спуск с горы. Он сказал себе: «Да, пока все в порядке. Очевидно, с тех пор ничего не изменилось». Он обошел валуны и оказался перед часовней. Тогда он подумал: «Вот — часовня, по крайней мере, это не иллюзия. С этим все в порядке». Дверь была приоткрыта, и это тоже его порадовало. Он поколебался с минуту и сказал себе: «Теперь, после того как я открою дверь и увижу на алтаре Мадонну, из-за статуи должен показаться и тут же скрыться кто-то с острыми ушами, если же этого не произойдет, значит это все пустое!» И вот он открыл дверь и увидел, что все на месте, и, как и прежде, кто-то спрыгнул вниз; это убедило его. С этого момента у него был ключ, и он знал, что может положиться на свое воображение, т.е. он научился им пользоваться.

У меня нет времени рассказывать вам о развитии его образов или о том, как приходят к этому методу другие пациенты. Конечно же, у каждого свой собственный путь. Я могу лишь упомянуть о том, что началом для активного воображения может послужить сон или впечатление гипнотического характера. Я предпочитаю употреблять термин «воображение», а не «фантазия», ибо между ними имеется отличие, которое имели в виду старые врачи, говоря, что «opus nostrum» — наша работа — должна делаться «per veram imaginationem et поп phantastica», т.е. посредством истинного, а не фантастического воображения. Иными словами, если верно понять смысл этой дефиниции, фантазия — это просто нонсенс, фантазм, мимолетное впечатление, тогда как воображение представляет собой активное и целенаправленное творчество. Я провожу точно такое же различие.

Фантазия в большей или меньшей степени является вашей собственной выдумкой, она скользит по поверхности индивидуальных смыслов и осознанных ожиданий. Однако активное воображение, как следует из самого термина, означает, что образы живут своей собственной жизнью и символические события происходят согласно их собственной логике — если, конечно, не вмешивается наш сознательный разум. Вы начинаете с концентрации на начальном пункте. Я приведу вам пример из своего собственного опыта. Когда я был маленьким мальчиком, у меня была незамужняя тетушка, жившая в чудесном старомодном доме, который был полон прекрасных цветных гравюр. Среди них был портрет моего деда по материнской линии. Он вроде бы был епископом, на картине дед был изображен на террасе у своего дома. Я видел перила, ступеньки, спускающиеся с террасы, и тропинку, ведущую к собору. Мой дед, при всех регалиях, стоял наверху, на террасе. Каждым воскресным утром мне позволялось навестить тетушку; придя к ней, я усаживался на стул и смотрел на эту картину до тех пор, пока дед не начинал спускаться с террасы. И каждый раз тетушка говорила мне: «Дорогой мой, он никуда не идет, он по-прежнему стоит на месте». Но я знал, что видел его спускающимся вниз.

Вы понимаете, как случилось, что картина начала двигаться. Точно так же, если вы концентрируетесь на мысленной картине, она начинает двигаться: образ обогащается деталями, т.е. картина движется и развивается. Естественно, всякий раз вы не верите в это, вам приходит в голову, что вы сами все это вызвали, что это лишь ваша собственная выдумка. Но вы должны преодолеть это сомнение, ибо оно ошибочно. Нашим сознательным разумом мы можем достичь действительно совсем немного. Мы все время зависим от вещей, которые буквально обрушиваются на наше сознание; поэтому по-немецки мы называем их Einfalle. Если бы, например, мое бессознательное отказалось подавать мне идеи, я бы не мог продолжать чтение лекции, ибо был бы не в состоянии придумать следующий шаг. Вам хорошо известно ощущение, которое возникает, когда вы хотите вспомнить имя или слово, достаточно знакомое, но оно никак не приходит на ум; впрочем, некоторое время спустя оно все-таки всплывает в памяти. Мы полностью зависим от великодушного содействия со стороны нашего бессознательного. Плохи наши дела, если оно нам не помогает. Поэтому я убежден, что путем сознательных размышлений многого не достичь; мы переоцениваем силу воли и осознанной интенции. Когда же мы сосредоточиваемся на внутренней картине и не мешаем событиям идти своим чередом, наше бессознательное оказывается в состоянии породить серию образов, складывающихся в целую историю.

Я испробовал такой метод на многих пациентах в течение многих лет и обладаю обширной коллекцией подобных «творений». Наблюдать этот процесс чрезвычайно интересно. Естественно, я не всегда прибегаю к активному воображению как некой панацее; должны быть определенные показания, свидетельствующие о том, что этот метод подходит для данного индивида; есть множество пациентов, по отношению к которым его применение будет ошибкой. Но часто на последних стадиях анализа объективация образов занимает место снов. Образы предвосхищают сны, и поэтому материал сновидений начинает иссякать. По мере того как сознание устанавливает связь с бессознательным, оно исчерпывает себя. Тут вы получаете весь материал в творческой форме, и в этом огромное преимущество по сравнению с материалом сновидений. Это ускоряет процесс созревания, ибо анализ является процессом ускорения созревания. Это определение не является моим личным изобретением; этот термин придумал один почтенный профессор -Стэнли Холл.

Так как активное воображение продуцирует весь материал в сознательной форме, он в данном случае оказывается значительно более оформленным, нежели в сновидениях с их невнятным языком. Он значительно более содержателен, нежели в сновидениях; например, в нем есть чувственные ценности, о нем можно судить с помощью чувств. Очень часто сами пациенты приходят к тому, что определенный материал требует зримого воплощения. Например, они говорят: «Тот сон был настолько выразительным, что если бы я только мог рисовать, я бы попытался передать его атмосферу». Или же они чувствуют, что определенная идея должна быть выражена не рационально, а посредством символов. Или охвачены эмоцией, которая, если придать ей некоторую форму, стала бы понятной, и так далее. И вот они начинают чертить, рисовать или оформлять свои образы пластически, а женщины — иногда вязать или ткать. Я даже знал пару женщин, которые вытанцовывали свои бессознательные фигуры. Бесспорно, их можно выразить и посредством письма.

У меня есть немало длинных серий подобных рисунков. Они несут огромное количество архетипического материала. Именно сейчас я собираюсь разрабатывать исторические параллели к некоторым из них. Я сопоставляю их с живописным материалом, выражающим сходные попытки людей прошлых веков, в особенности раннего средневековья. Определенные элементы символизма восходят к Египту. На Востоке мы обнаруживаем множество интересных параллелей к нашему бессознательному материалу, вплоть до мельчайших деталей. Подобная сравнительная работа дает нам наиболее ценную информацию о структуре бессознательного. И вашему пациенту тоже следует подсказывать необходимые параллели, естественно, не в таком разработанном виде, в каком это было бы представлено в научном труде, но исходя из того объема, который требуется пациенту для понимания им своих архетипических образов. Ибо он может уяснить их истинное значение лишь в качестве типичных, повторяющихся способов выражения объективных фактов и процессов человеческой psyche, а не сомнительных субъективных переживаний вне всякой связи с внешним миром. Объективируя свои внеиндивидуальные образы и понимая присущий им смысл, пациент способен сам выработать все ценности, которыми богат его архетипический материал. Благодаря этому он может его увидеть и бессознательное становится ему понятным. Более того, эта работа определенным образом влияет и на него самого. Все, что бы он ни вкладывал в нее, оказывает на него ответное воздействие и вызывает изменение его позиции, которую я пытался определить через представление о центре вне эго (non-ego center).

Я приведу вам интересный пример. У меня был случай -университетский ученый, крайне односторонний интеллектуал. Его бессознательное было чем-то потревожено и активировалось; поэтому оно стало проецироваться на окружающих людей, которые представлялись ему врагами, а поскольку ему казалось, что против него настроены все, он чувствовал себя ужасно одиноким. Дабы забыть свои беспокойства, он начал пить, от этого становился чрезмерно чувствительным и в подобном настроении затевал ссоры; несколько раз у него были очень неприятные стычки, а однажды его вышвырнули из ресторана и избили. Было и еще немало инцидентов подобного рода. Когда это стало повторяться слишком часто и было уже невыносимо, он явился ко мне, чтобы я посоветовал ему, что делать дальше. В ходе беседы у меня сложилось о нем очень четкое впечатление: я увидел, что его переполняет архетипический материал, и я сказал себе: «Теперь я могу провести интересный эксперимент — получить этот материал в абсолютно чистом виде, причем без всякой тени моего влияния, я даже не прикоснусь к нему». И с этой целью я направил его к другому врачу — женщине, которая была еще новичком и об архетипическом материале знала немного. Поэтому я был совершенно уверен в том, что она не будет вмешиваться. Пациент был в столь подавленном настроении, что без возражений принял мое предложение (Этот случай послужил материалом для второй части книги «Психология и алхимия»).

Она попросила его следить за своими снами, и он их все, от первого и до последнего, очень внимательно записал. Теперь у меня есть серия, состоящая приблизительно из тысячи трехсот снов этого человека. Они содержат изумительный ряд архетипических образов. И совершенно естественно, безо всяких на то указаний, он начал рисовать разнообразные картины, которые виделись ему во сне, ибо он чувствовал, что они очень важны. Посредством этой работы над своими снами и рисунками он сделал то, что другие пациенты делают посредством активного воображения. Он сам для себя придумал это активное воображение, когда понадобилось решить некоторые наиболее запутанные проблемы, поставленные перед ним снами, например, как сбалансировать содержания круга, и многое другое. Он решил проблему perpetuum mobile, причем не впадая в безумие, а символически. Он работал над всеми теми проблемами, которые занимали средневековую философию и о которых наш рациональный разум говорит: «Все это чушь». Подобное утверждение свидетельствует лишь о нашем непонимании. Они-то понимали это; нам далеко до них, а не наоборот.

В ходе анализа, проводившегося с первой серией, состоявшей из четырехсот снов, он был вне моего наблюдения. Со времени первой беседы я вообще не видел его восемь месяцев. Пять месяцев он работал с врачом, а затем три месяца он делал всю работу сам, продолжая со всей тщательностью наблюдать за своим бессознательным. В этом плане он был очень одарен. Под конец, в течение примерно двух месяцев, у нас с ним было множество бесед. Но мне не нужно было объяснять ему большую часть символизма.

Эффект от его работы со своим бессознательным был таков, что он стал совершенно нормальным и благоразумным человеком. Он перестал пить, стал вполне приспособленным и во всех отношениях нормальным человеком. Причина этого достаточно очевидна: этот мужчина, будучи неженат, жил крайне односторонней интеллектуальной жизнью и, естественно, имел определенные желания и потребности. Но с женщинами ему не везло, поскольку он совершенно не владел чувствами. В присутствии женщин он делался дурак-дураком, и они его просто не выносили. Он становился невыносим и для мужчин и поэтому был глубоко одинок. Теперь же он нашел нечто такое, что околдовало его; у него появился новый объект интересов. Вскоре он открыл, что его сны говорят о чем-то весьма значительном, отсюда и возник весь интуитивный и научный интерес. Вместо того, чтобы чувствовать себя паршивой овцой, он думал теперь: «Итак, вечером, закончив работу, я приступаю к своим исследованиям и смогу увидеть, что же происходит; я буду работать над своими снами и открою для себя необыкновенные вещи». Так и было. Понятно, что с рациональной точки зрения он отчаянно путался в собственных фантазиях. Но не в этом дело. Он взял на себя значительную часть тяжелой работы в отношении своего бессознательного, он научно проработал свои образы. Придя ко мне после трех месяцев самостоятельной работы, он был уже почти в норме. Он лишь по-прежнему испытывал неуверенность; его беспокоило то, что он не мог понять определенный материал, извлеченный им из бессознательного. Он пришел ко мне за советом, и я намекнул ему, что бы это могло значить, но делал я это с максимальной осторожностью — так, чтобы просто помочь ему продолжить работу и довести ее до конца.

В конце года я собираюсь опубликовать подборку из четырехсот его первых снов, где я продемонстрирую развитие одного-единственного мотива — центрального мотива тех архетипических образов. Позднее появится английский перевод, и у вас будет возможность увидеть, как этот метод работает в случаях, в которых не было никакого внешнего воздействия и которых я абсолютно не касался. Эта изумительнейшая серия образов прекрасно показывает возможности активного воображения. Вы понимаете, что в данном случае можно лишь отчасти говорить о методе объективации образов посредством пластических форм, поскольку многие символы появлялись непосредственно в снах; но в любом случае тут демонстрируется атмосфера, вызываемая активным воображением. У меня есть пациенты, которые вечер за вечером работают над своими образами, изображая и запечатлевая свои наблюдения и переживания. Они зачарованы этой работой; архетипы всегда зачаровывают наше сознание. Но в случае их объективации мы тем самым предотвращаем угрозу того, что они могут затопить наше сознание, и делаем возможным их позитивное действие. В рациональных терминах этот эффект объяснить практически невозможно; это своего рода «магический» эффект, он заключается в суггестивном воздействии образов на индивида, с его помощью расширяется и изменяется бессознательное.

Мне сказали, что доктор Беннет принес ряд картин своего пациента. Не будет ли он столь любезен показать их?

Здесь имеется в виду изображение чаши или вазы (рис.14). Конечно, выражено это весьма неуклюже, это просто попытка, намек на чашу или вазу. Мотив сосуда сам по себе является архетипическим образом, имеющим определенное назначение, и с помощью этого рисунка я могу показать, каково это назначение. Сосуд приспособлен к тому, чтобы что-то в себе содержать. Он, например, содержит жидкости, сохраняет их, чтобы они не испарялись и не растекались. Немецкое слово, обозначающее сосуд, Gefass — существительное, происходящее от fassen — класть, содержать, ухватывать. Слово Fassung означает схватывание, сдерживание, обрамление, а метафорически — самообладание, собранность. Таким образом, сосуд на этом рисунке отражает движение, имеющее своей целью собирание и объединение. Вы должны объединить нечто, иначе оно распадется на части. Из того, как скомпонован данный рисунок, а также из некоторых его особенностей очевидно, что психология этого человека содержит целый ряд несоизмеримых элементов. Рисунок характеризует состояние шизофрении. Я не знаком с этим случаем, но доктор Беннет подтверждает корректность моего заключения. Вы видите несоизмеримые элементы по всему рисунку; имеется целый ряд немотивированных и несоотносимых вещей. Более того, вы видите, что поверхность вазы разделяют какие-то необычные линии. Эти линии являются признаком шизофрении; я называю их линиями разлома. Когда шизофреник рисует свою картину, он, естественно, выражает шизофренический раскол, имеющий место в его собственной психике, и вы обнаруживаете эти линии идущими прямо по какой-то фигуре, подобно трещинам на зеркале. На данном рисунке линий разлома на самих фигурах не видно, они лишь идут по всей поверхности.

Этот человек пытается собрать воедино все несопоставимые элементы с помощью сосуда. Предполагается, что сосуд должен быть вместилищем всего его существа, всех несовместимых частей. Попытка собрать их с помощью эго была бы неосуществимой, поскольку эго в каждый конкретный момент времени может совпадать лишь с какой-то одной частью. Посредством символа сосуда он сообщает о своей попытке найти вместилище для всех сущностей, и, следовательно, расположенный в середине мяч или шар указывает на существование несводимого к эго центра (non-ego center).

Рисунок представляет собой попытку самолечения. Он выявляет наличие несовместимых элементов, а также свидетельствует о попытке собрать их воедино с помощью этого сосуда. Данная идея — идея вместилища — является архетипической. Вы обнаруживаете ее повсюду, это один из центральных мотивов бессознательных рисунков. Это идея магического круга, который чертят вокруг всего того, что хотят защитить от враждебного воздействия, исчезновение чего хотят предотвратить. Архаическую идею об апотропаических чарах магического круга вы до сих пор можете встретить в фольклоре. Например, когда человек собирался выкопать клад, он чертил вокруг себя магический круг, чтобы оградить себя от дьявола. Когда закладывался фундамент города, было принято совершать вокруг него ритуальный обход или объезд, дабы защитить все находящееся в пределах этого круга. В некоторых швейцарских деревнях по-прежнему существует обычай, согласно которому священник и староста объезжают поля, дабы своим благословением защитить урожай. В центре магического круга или священной территории находится храм. Одним из чудеснейших примеров этой идеи является храм Боробудур на Яве. Обход (circumambulatio) совершается по спирали; паломники движутся мимо изображений всех воплощений Будды, пока не достигают вершины, на которой находится невидимый Будда -Будда, которому еще предстоит явиться. В основании этого храма находится круг, вписанный в квадрат. На санскрите эта фигура называется мандалой. Данное слово обозначает круг, в первую очередь магический круг. На Востоке мандалу можно обнаружить не только в качестве основания храма, но также и на росписях внутри храма, кроме того ее чертят в дни определенных религиозных празднеств. В центре мандалы находится Бог или символ божественной энергии — алмазная вспышка молнии. Вокруг этого сокровенного круга возводится аркада с четырьмя воротами. Затем идет сад, который опоясан другим — внешним кругом.

Символ мандалы несет в себе именно этот смысл: священное пространство (temenos), защищающее центр. Этот символ является одним из наиболее важных мотивов при объективации бессознательных образов (Jung C.G Commentary on «The Secret of the Golden Flower»// C.W. — Vol.13; Jung C.G. Concerning Mandala Symbolism// C.W. — Vol.9, I.). Здесь имеется в виду защита центра личности, который не следует выставлять наружу и подвергать воздействиям извне.

Рисунок пациента доктора Беннета является попыткой начертить подобную мандалу. Она имеет центр и вмещает все его психические элементы, а ваза должна быть магическим кругом, temenos, вокруг которого он должен совершать circumambulatio. Таким образом, внимание направлено на центр, но в то же время в поле зрения оказываются все несоотносимые элементы и делается попытка их объединить. Circumambulatio всегда совершается по часовой стрелке. Изменение направления движения считалось недопустимым. Идея circumambulatio в данном случае является первой попыткой пациента найти центр и вместилище для всей своей psyche. Но ему это не удается. Конструкция теряет равновесие, и ваза опрокидывается. И опрокидывается она именно влево — в сторону бессознательного. То есть бессознательное по-прежнему слишком могущественно. Если он хочет, чтобы его апотропаическая магия заработала, ему следует делать это иным образом. Посмотрим, что он делает в своей следующей картине (рис.15).

В этой картине он пытается достичь симметрии. Теперь все эти чудовищные, несоотносимые сущности, которые раньше ему никак не удавалось охватить, оказываются собранными вместе и принимают более приемлемые и уже не столь патологические формы. Теперь он может придать живым фрагментам своего бессознательного форму змей на священной вазе. Ваза стоит устойчиво, она больше не опрокидывается, т.е. ее форма более совершенна. Окончательно это намерение он еще не реализовал, но смог, по крайней мере, придать своим животным определенные формы. Все это животные из преисподней: рыбы, обитающие в морских глубинах, змеи из царства тьмы, Они символизируют низшие центры его психики, его симпатическую систему. Наиболее примечательно то, что тут появляется скопление звезд. Это означает, что в данном рисунке сосредоточен весь космос, весь его мир. Это намек на бессознательную астрологию, которая у нас в крови, хотя мы этого не осознаем. На самом верху рисунка находится персонификация бессознательного — обнаженная фигура анимы, изображенная со спины. Это типичная позиция; в самом начале объективации подобных образов фигура анимы часто обращена к нам спиной. В основании вазы находится восемь полумесяцев; луна также является символом бессознательного. Человеческое бессознательное является лунным миром, ибо это ночной мир, отмеченный Луной, женским знаком, ибо мир бессознательного — это женский мир. По-прежнему на рисунке встречаются разнообразные ломаные линии, которые нарушают гармонию. Но можно предположить, что если не помешают какие-либо частные осложнения, пациент, вероятнее всего, и дальше будет следовать этим конструктивным путем. Я бы сказал, что есть надежда на то, что он сумеет полностью прийти в себя, поскольку появление анимы — достаточно позитивный признак. Анима — тоже своего рода сосуд, ибо поначалу она вмещает в себя все бессознательное, в противовес тому состоянию, когда оно разорвано на множество фрагментов. К тому же пациент пробует развести мотивы в разные стороны (направо и налево), что свидетельствует о попытках сознательной ориентации. Если сравнить с первым рисунком, исчезает мяч или шар, но этот признак не является негативным. Тут весь сосуд обозначает центр, благодаря проведенной им корректировке ваза больше не опрокидывается, она прочно стоит на своем основании. Все это говорит о том, что он действительно делает попытку овладеть собой.

Эти рисунки нужно возвратить пациенту — они чрезвычайно важны. Вы можете сделать копии; пациенты любят делать копии для врача. Но оригиналы нужно оставлять у пациентов, поскольку им необходимо видеть их перед собой; глядя на них, они чувствуют, что их бессознательное выразимо. Объективированная форма воздействует на них, это их завораживает. Суггестивное воздействие рисунка влияет на психическую систему пациента и вызывает эффект, аналогичный тому, что сам пациент вкладывал в свой рисунок. В этом причина поклонения идолам, магического использования сакральных образов, икон. Их магия проникает в нас и исцеляет, но лишь при условии, что мы вкладываем в них свою сущность. Если вы можете вложить в икону свое содержание, она заговорит с вами. Взять хотя бы ламаистскую мандалу с Буддой или Шивой в центре; в той мере, в которой вы способны отдаться ей, она способна ответить и войти в вас. Тут есть магический эффект.

Поскольку эти картины бессознательного выражают реальное психологическое состояние индивида, вы можете использовать их в целях установления диагноза. Из подобного рисунка вы можете сделать точный вывод о состоянии пациента: есть ли у него склонность к шизофрении, или же он просто невротик. Вы даже можете предсказать, что с ним будет дальше. Чтобы извлечь пользу из подобных рисунков, нужно просто иметь некоторый опыт. Конечно, следует быть весьма осторожным. Нельзя с упорством догматика предлагать каждому пациенту: «Теперь рисуйте». Кое-кто утверждает: «У доктора Юнга лечение сводится к тому, что его пациенты рисуют», точно так же, как когда-то говорили, он, мол, всех делит на интровертов и экстравертов и всем твердит: «Вам следует жить так-то и так-то, потому что вы принадлежите к такому-то типу». Это, естественно, не лечение. Каждый пациент является для врача новой проблемой, и он будет исцелен от своего невроза лишь в том случае, если вы поможете ему найти собственный путь разрешения его конфликтов.

Председательствующий:

Дамы и господа, своими аплодисментами вы прекрасно выразили свои чувства по отношению к профессору Юнгу. Сегодня нам благодаря этому циклу лекций в последний раз выпала честь и ни с чем не сравнимое удовольствие слушать профессора Юнга. Мне не хватает слов, чтобы достойным образом выразить всю нашу признательность ему за эти беседы, которые бросают вызов нашим умам и побуждают нас к дальнейшим научным поискам, заставляя задуматься над такими вопросами, которые для всех нас, особенно для тех, кто занимается психотерапией, неимоверно важны. Я полагаю, сэр, что именно такой отклик вы хотели вызвать у нас. Мы в этом институте гордимся выпавшей нам возможностью беседовать с вами, и я думаю, что все мы таим надежду, что пройдет немного времени, и вы еще раз посетите Англию, с тем чтобы продолжить наш разговор и побуждать нас к новым размышлениям об этих величайших проблемах.